Ашот Хачатрян — современное Искусство

Есть разные художники. Одни живо отзываются в своем творчестве на новые впечатления, и с увлечением пишут и рисуют разные города и страны, где им довелось побывать или жить. Другие хранят верность одной теме, тому миру, где протекло их детство и юность, где они впервые ощутили свое призвание художника. Таков Ашот Хачатрян. В Петербурге, с которым связана вся его творческая жизнь, он остается подлинно армянским художником, глубоко национальным по мироощущению и стилю. Родился Ашот Хачатрян в 1954 году в городе Октемберяне, ныне Армавире, в прошлом одной из столиц древней Армении, а ныне скромном провинциальном городе в Араратской долине. Он рос в большой семье деда в Сардарабаде — месте, освященном памятью героических событий армянской истории. Патриархальный быт, в котором неизменно пользовались предметами, служившими многим поколениям — простой, но любовно сработанной утварью, красочными карпетами ( коврами ) с бога- тым орнаментом с детских лет формировали вкус и пристрастия будущего художника. Отец, как вспоминает Ашот, постоянно что-то мастерил и внушал детям, что все, за что они берутся, должно быть сделано старательно и хорошо. Ашот запомнил это на- ставление. Но главное — он еще в детстве проникся ощущением ценности традиционной народной культуры, в дальнейшем питавшим его творчество стойкими, хотя и не всегда явно проявлявшимися архетипами. Его первые еще очень робкие опыты в рисунке относятся к школьным годам. Затем в 1971 году он поступил в Ереванское училище декоративно — прикладного искусства на отделение стекла. Живопись в училище преподавал Акоп Ананикян, интересный и своеобразый художник. Общение с ним имело для Ашота едва ли не большее значение, чем полученные здесь профессиональные навыки, умение ценить пластические качества и возможности материала. Но особенно важным было знакомство с художественной жизнью армянской столицы, в ту пору чрезвычайно интенсивной, насыщенной многообразными и весьма смелыми исканиями. Незыблемым оставался авторитет Мартироса Сарьяна — главы национальной школы. В расцвете своего яркого таланта был Минас Аветисян. Разнообразнно и интересно работали художники — репатрианты, прежде всего Акоп Акопян. В калейдоскопе художественных впечатлений Ашот, может быть еще неосознанно, выбрал собственные творческие ориентиры — живопись Сарьяна и Минаса. Окончив училище и отслужив в армии, он поступил в Ереванский педагогический институт. Но вскоре, по совету скульптора Л. Чубаряна, очевидно не видевшего в Ере- ване перспектив его профессионального развития, отправился в Петербург (Ленинград), чтобы продолжить образование в Академии художеств ( Институте им. И. Е. Репина ). Таким образом, с 1977 года судьба Ашота оказалась связанной с нашим городом. Не поступив в Академию, он в течение четырех лет посещал ее как вольнослушатель, работая в мастерских Б. С. Угарова, Ю. М. Непринцева, занимаясь рисунком под руководством П. П. Белоусова в мастерской Е. Е. Моисеенко. Один из лучших преподавателей Академии В. Г. Вальцев, верно оценив возможности молодого художника, посоветовал ему не копировать то, что делают другие, а писать свободно, развивая свою индивидуальность. Этот совет в известной мере определил его дальнейший творческий путь. В Петербурге Ашот оказался во власти новых впечатлений. Прежде всего — музейных. В Эрмитаже его более всего поразили работы Гогена и Ван Гога, в Русском музее — В. А. Серова и Врубеля. Кроме того, многочисленные выставки старого и нового искусства, постепенно приоткрывавшие прежде запретные ценности. Все это чрезвычайно расширило кругозор художника, но не затронуло глубинных национальных основ его искусства. В этом смысле характерны уже жанровые приоритеты творчества Ашота: портрет, натюрморт и особенно пейзаж. Но пожалуй более всего — специфически национальное чувство цвета — открытого, звучного, порой ослепительного в своей яркости. Именно цвет — важнейшее выразительное средство художника, определяющее композиционную организацию и экспрессию его работ. Даже в тех случаях, когда он гасит его звучание, цвет, насыщенный разнообразными оттенками и модуляциями, сохраняет свое опреде- ляющее содержательное значение в образной структуре его картин. Колористический дар проявляется уже в ранних его работах («Натюрморт с бананами» 1981). Но полностью присущее ему ощущение цвета, его плотности, насыщенности его декоративных качеств раскрывается в более поздних холстах — и в цветочных натюрмортах, исполненных покоряющей витальной энергии, и в натюрмортах с фруктами. Ашот любит писать плоды, наливающиеся жизненными соками — персики и, особенно гранаты. Их он часто сопоставляет с красным фоном, и многообразие его оттенков словно впитывает яркую влагу, источаемую разрезанными плодами. Нередко именно ощущение цвета становится импульсом для творческой фантазии художника, например — в таких работах, как «Красное лето» ( 1990 ) или «Мир в красных тонах» ( 1996 ), целиком построенных на взаимодействии оттенков красного. Совершенно самостоятельную экспрессию, свободную от диктата формы, цвет приобретает в картине «Радость» ( 1999 ). В своих портретах Ашот обычно также ищет определенные цветовые доминанты, призванные адекватно выразить образный замысел. Он часто пишет автопортреты, раз- ные по эмоциональной интонации — от напряженного драматизма и колористической строгости раннего «Автопортрета с белой повязкой» ( 1979 ) до брутального, броского по цвету «Автопортрета с палитрой» ( 1997 ) или исполненного внутренней сосредоточен- ности «Автопортрета» 2001 года. К числу бесспорных удач в этом жанре принадлежит портрет Левона Лазарева ( 1995 ), решенный на контрасте светлой фигуры и орнаментального фона, который вносит в него черты восточной декоративности, ничуть не умаляюющей чисто портретные ценности. Но основной темой в творчестве художника неизменно остается Армения. Она предстает в его полотнах в своих характерных элементах — горы, дома, деревья, олицет- воряющие природное и человеческое начало, увиденные в нерасторжимом единстве. Он пишет и одинокие глинобитные хижины с плоской кровлей, и тесно спаянные друг с другом «растущие» ввысь и вширь пластически четкие строения и храмы — метафоры людского сообщества. По цвету они близки к горам, ибо созданы из той же плотной субстанции, что и каменистые склоны Армении. Чаще всего пейзажи Ашота лишены каких-либо конкретных топографических примет. Лишь в редких работах изображены известные армянские памятники, например — «Монастырь Гехард» (1993).Но и в этом случае художник не стремится к буквальной точности, он создает синтетический образ прославленного памятника. Как, собственно, синтетичен и образ Армении во всех его работах, при том, что они насыщены правдой живого ощущения, наблюдения, переживания. Ашот пишет Армению и в свежести весеннего цветения ( «Весна» 1991- 1992 ), и в знойную пору лета ( «Полдень» 1994 ), когда земля и дома словно излучают жар южного солнца. Но особенно часто — осенью, когда деревья расцвечены золотыми и красноватыми оттенками, или потерявшие листья, кажутся столь же незащищенными от холода и ветра, что и люди. Все эти пейзажи написаны по памяти, хранящей все самое характерное и близкое мироощущению художника в облике родной страны. Замысел своих картин он фиксирует в небольших композиционных набросках или беглых этюдах маслом, в которых намечены основные цветовые отношения. В законченных картинах он обобщает свои воспоминания и наблюдения в собирательный образ Армении, как правило, лишенном каких-либо подчеркнуто современных примет. Не случайно одна из работ художника названа «Из глубины веков» ( 1994 ). Ее, как и многие композиции Ашота, можно назвать своеобразной архитектурной фантазией, в данном случае, не лишенной некоторой театральности. Мир, воссозданный в картинах Ашота, одновременно воображаемый и реальный, одухотворен человеческим присутствием. Жизнь, текущая за глухими стенами домов обычно медлительна и неприметна. В редких случаях она обретает определенное сю- жетное выражение ( «Жертвоприношение» 1996 ). Чаще всего эту жизнь воплощают задумчивые женские фигуры, возникающие в проемах дверей, бредущие вдоль домов, застывшие в безмолвном ожидании или погруженные в беседу. Порой кажется, что они существуют в каком-то вневременном пространстве, как и патриархальные дома и древние горы. Именно так — в ее исконно извечном бытии, увидел и поэтически воссоздал Армению Ашот Хачатрян. Отдельные произведения художника в течение последних двадцати лет демон- стрировались на многих групповых выставках Петербурга. Его картины были показаны и за рубежом — в Германии, Франции, США. Настоящая экспозиция — третья персональная выставка Ашота Хачатряна, представляющая его творчество достаточно целостно, полно и многообразно.